Марк Шагал

(настоящее имя Мовша Хацкелевич) – российский и французский живописец еврейского происхождения, один из наиболее самобытных представителей авангардизма в истории. Наряду с живописью, занимался графикой, сценографией, поэзией. Стихи сочинял на идише. При жизни он заслужил репутацию пионера модернизма и лучшего еврейского художника.

 

Детство и юность

Марк родился 24 июня 1887 года в районе Песковатика, что на окраине Витебска (современная Белоруссия). Его родители Хацкель Мордухович (Давидович) Шагал и Фейга-Ита Менделевна Чернина приходились друг другу двоюродными братом и сестрой. В день рождения будущего великого художника случился грандиозный пожар, но семье удалось спастись, и кровать с роженицей и новорожденным успели перетащить в безопасное место.

 У Марка (родители ласково называил его «Мошка»), который был первенцем, позднее появилось семеро сестёр и один брат. Многодетное семейство проживало в деревянном доме на Большой Покровской. Большую часть детства мальчик провёл в доме своего дедушки по материнской линии. Он с малых лет проявлял интерес к рисованию, но получал, как полагалось, классическое религиозное образование – изучал Тору и Талмуд, а также древнееврейский язык. В период с 1898 по 1905 гг. посещал 1-е Витебское четырёхклассное училище.

В 1906 году Марк пошёл в художественную школу Юделя Пэна, ученика Репина. Его одноклассник и близкий друг частенько брал этюды Марка, стирал с них подпись и выдавал за свои. Но в конечном счёте его отчислили.

Позднее Марк уехал в Петербург. При себе у него практически не было денег. Отец принял решение подростка об отъезде в штыки и заявил, что не будет высылать ему никаких средств.

В столице, на которую Марк возлагал большие надежды, его ждало разочарование. Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица, самое престижное учебное заведение, выпускающее живописцев, закрыло перед ним двери: абитуриент не выдержал экзамен. Кроме того, необходимо было искать средства. Художник подрабатывал ретушёром в студии Жаффа, но денег катастрофически не хватало. В один прекрасный день он нашёл мецената в лице адвоката Гольдберга, и у него появилась надежда на светлое будущее.

После этого Шагал некоторое время посещал Рисовальную школу Общества поощрения художеств с Н.К.Рерихом во главе, куда его без экзаменов приняли сразу на третий курс. Однако учёба стала очередным разочарованием: студент хотел рисовать по-своему, и его упрямство раздражало многих педагогов. В конце концов, в 1909 году Шагал решил вернуться в родной Витебск. Годы в Санкт-Петербурге он впоследствии назовёт потерянными. Единственный положительный момент он видел в том, что ему удалось избежать воинской повинности.

Осенью Шагал познакомился с Бертой (Беллой) Розенфельд, и эта встреча стала судьбоносной: девушка стала супругой и музой художника. Её образ угадывается в лицах различных женщин на его лучших картинах. Окрылённый, художник решил вернуться к живописи и снова отправился в столицу.

 С 1909 по 1911 Шагал ходил в частную художественную школу Е.Н.Званцевой, где брал занятия у самого Льва Бакста. Бакст был настоящим кумиром юного Марка. Во многом – благодаря очевидному влиянию европейской художественной школы. Преподаватель отметил дарование студента, но признал, что в России у него нет будущего. При этом он отговаривал его от поездки во Францию, грозя, что бедный Марк умрёт с голоду.

Когда Бакст собрался уезжать в Париж в связи с открытием «Русских сезонов» и Марк попросил взять его с собой, тот отказал. Художник в отчаянии бросился искать меценатов.

 

 В 1911-м, выгодно продав несколько своих работ Максиму Моисеевичу Винаверу, депутату I Государственной Думы, Шагал отправился в Париж, чтобы продолжить обучение и войти в круг ведущих авангардистов, поэтов и художников. К слову, именно во Франции он и сменил имя, взяв себе более звучный псевдоним – Марк Шагал.

 

Париж

Во Франции бедному художнику пришлось нелегко. Он покупал старые картин и писал собственные поверх чужих. Хотя Винавер продолжал спонсировать Шагала, средств на приличное жилище не хватало. В 1912 году Марк поселился в большом доме, известном как «Улей», в котором ютились такие же как он голодные художники и размещалось целых 140 художественных мастерских.

Параллельно Шагал впитывал в себя европейскую культуру. Он регулярно посещал Лувр, где буквально пожирал глазами работы старых мастеров. Он влюбился во французскую живопись, его навсегда покорили Мане, Жерико, Делакруа, Ватто и др. «Бродя по круглому залу Веронезе или по залам, где выставлены Мане, Делакруа, Курбе, я уже ничего другого не хотел.

Россия представлялась мне теперь корзиной, болтающейся под воздушным шаром. Баллон-груша остывал, сдувался и медленно опускался с каждым годом все ниже.

Примерно то же думал я о русском искусстве вообще». – Так описывал художник свои впечатления.

Светлую мастерскую Шагала на последнем этаже «Улья» посещали в разное время Бакст, Винавер, Блез Сандрар, Гийом Апполинер и на то время никому не известный журналист Анатолий Луначарский. Сандрар придумал название для знаменитой картины «России, ослам и другим». Очень скоро художник освоился и стал чувствовать себя в Париже как дома. Город стал для него воплощением радости и света. На одной из знаковых работ того периода он изобразил комнату в Витебске, за окном которой виден Париж, или, как его назвал художник, «второй Витебск».

Поворотным моментом в карьере Шагала стало знакомство с крупным немецким торговцем Гервартом Вальденом. Вальден владел популярным изданием Der Sturm и одноимённой галереей и покровительствовал авангардному искусству, в особенности немецкому экспрессионизму. Он предложил Шагалу создать картины специально для очередного Осеннего Салона в Германии. Художник с радостью принял предложение и в сентябре 1913 года выехал в Берлин. С собой он взял картины «России, ослам и другим», «Посвящение невесте» и «Посвящение Христу (Голгофа)».

Уже в апреле следующего года состоялась первая персональная выставка Шагала; критики встретили её чрезвычайно радушно. Летом Шагал отправился в родной Витебск повидаться с женой и родными.

 

Возвращение на родину

Планы оборвала разразившаяся Первая мировая – возвращение в Париж было отложено на неопределённый срок. 25 июля 1915 состоялась свадьба Марка и Берты (вопреки протестам родителей невесты), год спустя у них появилась на свет дочь Ида. Художнику пришлось отложить в сторону кисти и краски, он устроился на работу в качестве ответственного за обзор прессы в Петроградском военно-промышленном комитете. Волокита претила ему, кроме того, он часто путал документы и допускал ошибки.

В этот трудный период Шагал решил написать автобиографию под заголовком «Моя жизнь». Позже он назовёт её «романом своей жизни». Этот сборник мемуаров включал в себя не только всевозможные истории, но и авторские графические иллюстрации-офорты. Впоследствии книга была многократно переиздана и переведена на несколько языков.

Тяготы военного времени нашли отражение и в живописи: в Первую мировую были написаны тревожные «Красный еврей», «Война» и «Праздник кущей». Шагал приобрёл известность в Российской империи. После прихода к власти большевиков в 1917 году Луначарский, с которым они познакомились некогда в Париже, получил звание народного комиссара по делам искусств. Поскольку авангард был по вкусу политической элите и был поднят ею на знамёна, Шагалу, как его виднейшему представителю, предложили пост заведующего по делам, связанным с изобразительным искусством. Жена отговорила Марка от опрометчивого шага, однако согласился на позицию уполномоченного по делам искусств в родном Витебске. К первой годовщине Великой Октябрьской Революции ему поручили украсить город.

Шагал с энтузиазмом принялся за работу. Далёкий от политики, он искренне стремился улучшить облик мрачного и захолустного, но милого ему Витебска. Он взял в помощники 120 маляров и подмастерьев. Вместе они изрисовали дома и заборы пропагандистскими картинками: на них были изображены буржуи, сгибающиеся под молотами рабочих и крестьян.

Но настоящим достижением стало открытие Школы искусств. Став преподавателем, Шагал не стал навязывать ученикам своих взглядов, даровав им полную свободу. Однако продержался он не слишком долго. В мемуарах художник писал: «…обязанности администратора заставляли меня работать до глубокой ночи. Движимый священным рвением, я призывал следовать своему примеру остальных, но они кисли и клевали носами. А потом зубоскалили, издеваясь над этими ночными бдениями, над порядками в школе, над моими привычками и убеждениями. Впрочем, и я терпением не отличался, что правда, то правда. Давал кому-нибудь слово, но, заранее зная, что скажет оратор, бесцеремонно перебивал его. Мне хотелось совместить воедино академию, музей и общественные студии. Не терпелось, чтобы все заработало. И я не щадил ни себя, ни других. В конце концов, отложив дрязги друг с другом, они дружно ополчились на меня. В городе же я стал знаменитостью и успел выпустить не один десяток художников».

Как-то раз вернувшись из командировки Шагал с удивлением обнаружил на родной школе вывеску «Супрематическая академия». Его соперник, основоположник супрематизма Казимир Малевич, недавно прибывший в качестве учителя, фактически занял его место. Шагал уехал с семьёй в Москву. В 1920 году он стал преподавать в детской колонии имени III Интернационала, расположенной в посёлке Малаховка. В это же время завязывается сотрудничество с руководством Еврейским камерным театром – так он впервые занялся сценографией. Работу он получил по рекомендации А.М.Эфроса.

Шагал оформлял спектакли «Вечер Шолом Алейхема», «Любовь на сцене», рисовал костюмы и картины для коридоров и вестибюлей. Работая над декоративными панно, художник примешивал глину к гуаши и темпере для получения максимального эффекта. Актёры по достоинству оценили труды живописца. Один из участников труппы, Соломон Михоэлс, попросил у Марка эскизы, чтобы изучить их и лучше понять замысел. Позже он признался, что изменил восприятие своей роли и трактовку образа.

«Теперь ваши краски поют»

Пока Шагал трудился в поте лица в большевистской России, в Европе его картины продавались без его ведома за большие деньги, при этом ходили слухи, что автора убили на фронте. Поэт и приятель художника Рубинер написал ему в одном из писем: «Твои картины породили экспрессионизм»! Шагал чувствовал всё острее, что дома он не нужен и так и останется непонятым.

В 1923 году Марк Шагал покинул Россию навсегда. Вместе с семьёй он перебрался сначала в Литву, затем в Германию и, наконец, во Францию, где его ждал заказ на иллюстрации от Амбруаза Воллара, крупнейшего торговца и издателя. Художник вернулся, наконец, в Париж, чтобы обнаружить свою бывшую студию в «Улье» опустошённой – все оставленные им картины были разворованы. Некоторые из них он восстановил по памяти – в частности, «Торговца скотом» и «День рождения».

Как-то раз в мастерской Шагала раздался телефонный звонок – это был постаревший и уже полузабытый публикой Леон Бакст, некогда любимый учитель. Они назначили встречу – Марку не терпелось услышать мнение кумира юности о своих последних работах. Он показал Баксту картину «Явление музы», и тот со всей серьёзностью заявил: «Теперь ваши краски поют». Эти слова значили для Шагала невероятно много. 

Связующим звеном в творчестве Шагала являлась национальная составляющая – еврейский фольклор, мифология, библейские сюжеты, колорит, его собственное мироощущение. Ещё учась у Юделя Пэна, Марк усвоил концепцию национального художника и пропустил её через себя. Как пишет А. Шапиро в книге «100 великих евреев», до Шагала не было великих еврейских художников по причине строжайших религиозных запретов: «Библейский запрет изобразительного искусства подавлял какие бы то ни было творческие порывы изобразить образы живыми красками. Евреи мастеровые могли вырезать львов из дерева для украшения священных ковчегов или делать витражное стекло мрачных цветов, но не позволялись ни портреты аристократов, ни пасторальные сцены, и вообразить нельзя было классических обнаженных, раскинувшихся в траве». Шагалу удалось преодолеть устаревшие догмы, но при этом он не был бунтарём или антиклерикалом – он удивительным образом остался в рамках национальной религиозной традиции.

В тридцатые годы в Европе нарастал антисемитизм. В 1933-м произведения Шагала, висящие в немецких музеях, были изъяты и публично сожжены по приказу Геббельса. Наряду с другими авангардистами – кубистами, экспрессионистами, примитивистами и многими другими – он был отнесён к так называемым «дегенеративным» художникам. В 1937 году Шагал наконец получил французское гражданство, но к этому моменту, особенной пользы от него не было – оставаться в стране становилось всё опаснее. В том же году некоторые его работы были продемонстрированы на организованной нацистами выставке «Дегенеративное искусство» - он оказался в компании таких выдающихся живописцев, как Отто Дикс, Василий Кандинский, Макс Эрнст, Оскар Кокошка. В 1939 году началась Вторая мировая, и немцы оккупировали Париж. Вишистское правительство постановило, что «Моисей Шагал, художник, российский еврей, получивший французское гражданство в 1937 году, интереса для французской нации не представляет». Игнорируя мировую славу и авторитет Шагала, пронацистское правительство лишило его гражданства. Он оказался в ловушке. Директор Нью-Йоркского музея современного искусства Альфред Барр поспешно внёс Шагала в список ценнейших деятелей, которых необходимо эвакуировать. Список насчитывал порядка двух тысяч выдающихся деятелей. Американский журналист Вариан Фрай, руководящий сетью спасения евреев, помог отыскать Шагала, а Гарри Бингхэм способствовал скорейшему бегству. 7 сентября 1941 года семейство, на тот момент осевшее в Марселе, отправилось в США на португальском пароходе, отплывающем из порта в Лиссабоне. Вслед за ним отплыл пароход, транспортирующий его работы общим весом 600 килограммов. Позже художник вспоминал: «Я жил и работал в Америке в то время, как человечество переживало всеобщую трагедию». Работы Шагала конца 30-х – начала 40-х носят не просто трагический, но апокалиптический характер, а одной из ведущих тем стало распятие. Так появились полотна «Белое распятие», «Распятый художник», «Мученик», «Жёлтый Христос». Ещё один важный цикл военной поры – «Деревня и война».

Супруги были приняты в сообщество художников иммигрантов; компанию им составили Сальваодр Дали, Жорж Брак, Марсель Дюшан – весь цвет мирового искусства. Пьер Матисс – сын знаменитого импрессиониста – организовал выставку «Художники в изгнании», которая усилила интерес публики к Шагалу и инспирировала целую серию ретроспективных выставок – они будут с завидной регулярностью проводиться до конца его жизни.

 В начале сентября 1944 года Белла скончалась от сепсиса. Шагалу было тяжело справиться с потерей, и оставшуюся жизнь он продолжал говорить о ней так, будто она не умирала. 9 месяцев он не мог вернуться к живописи. Позднее в память о Белле он написал удивительно трогательные «Свадебные огни» и «Рядом с ней». Кроме того, вместе с дочерью он составил сборник мемуаров «Горящие огни»: Ида переводила воспоминания с идиша, а Марк рисовал иллюстрации.

Летом 1945 Ида наняла для отца сиделку. Вирджиния Макнил-Хаггард, дочь бывшего консула Великобритании в США, внешне была чрезвычайно похожа на Беллу. Между ней и Шагалом завязался роман. Согласно другой версии, они познакомились, когда Ида искала для него переводчика с английского (художник в самом деле плохо говорил по-английски). Уже через год у Вирджинии родился сын от Марка, а в 1952 году она оставила возлюбленного ради фотографа Шарля Лейренса. Тем не менее, ей удалось вдохнуть жизнь в поглощённом депрессией художнике, и семь лет, проведённых вместе стали самыми плодотворными в его карьере.

 

После войны.

После Второй мировой, в 1946 году, Шагал вернулся во Францию. Он стал ещё более знаменит благодаря своим литографиям и витражам. В Израиле имя художника стало символом еврейского художественного гения. По словам Шапиро, «Шагал явно стремился создать из опыта своей юности в России еврейское искусство – сверкающее, новое и современное».

На 24-й Венецианской биеннале он завоевал Гран-при за цикл иллюстраций к «Мёртвым душам» Гоголя. В 1952 году повторно женился. Новой супругой стала Валентина Григорьевна Бродская, владелица салона в Лондоне; Марк называл её «Вава». Они, как и в случае с Вирджинией, познакомились благодаря дочери Иде.

60-е годы ознаменовались поворотом к монументальным искусствам: от керамики и витражей Шагал перешёл к скульптуре, мозаике, шпалерам. По заказу израильского правительства он оформил здание парламента в Иерусалиме. После этого на него как из рога изобилия посыпались заказы на оформление храмов различных конфессий не только в Израиле, но и в Европе и Америке. В 1964-м он расписал плафон Гранд Опера в Париже, в 1966-м – создал два декоративных панно для нью-йоркской Метрополитан-Опера. В 1972-м он изготовил мозаику «4 времени года» для Национального банка в Чикаго.

В 1973 году состоялось кратковременное возвращение в Москву и Ленинград. Шагала пригласило Министерство культуры СССР, организовавшее выставку в Третьяковской галерее. Художник подарил несколько своих работ ГМИИ имени Пушкина и Третьяковке. Сбылись слова Шагала, написанные им перед эмиграцией в 20-е годы: «Может быть, вслед за Европой, меня полюбит и Россия».

В 1977 году Шагал получил высшую награду Франции – Большой крест Почётного легиона. Под конец года в Лувре вопреки правилам, запрещающим выставлять работы ещё живых художников, состоялась выставка, посвящённая 90-летию Шагала.

28 марта 1985 года Марк Шагал скончался в своём доме в Сен-Поль-де-Вансе.

До сих пор не было создано полного каталога работ, оставшихся после его смерти – настолько обширно наследие художника.